17 июля

 – Так как же? – опять завел разговор Ермаков. Хоть Юровский прямо объяснял: в постелях и кинжалом! Чтоб без шухера. Но исполнители при этом переглядывались да поджимали губы. Одно дело – нажать на спуск и совсем другое – колоть невинную девушку. На это способен не каждый.
Кудрину (псевдоним, настоящая фамилия Медведев) досталась Татьяна. Стройная. Похожа на мать.
За окном моросило. Все приобрело оловянный, лаковый оттенок. С листьев слезно капала вода. У крылечка – лужа. Часовые во дворе жались, втягивали голову в плечи.
 – Не развезло бы, – кивнул за окошко Юровский.
Люфанов, шофер, прищурился на ползущие по небу лохмотья облаков, ничего не сказал.
 – А вот Бог, – встрепенулся Кудрин, – может, так же смотрит на нас, да и думает: «Этого я в конце месяца приберу. А вон того, молоденького – к сентябрю поближе».
 – Мишаня богом заделался!
 – А что? И я могу решать: в сердце ее садануть или под пупок, – смешного в этом, конечно, немного, но рассмеялись. Коротко так. Для бодрости.
 – Так чем же все-таки? – пристукнул кулаком по столу Ермак.
И опять посмотрели на Юровского. Тот хмурился, молчал.
 – Из наганьев милое дело: хлоп – и баста!
 – Шуму много! – огрызнулся комендант.
 – А мы их в подвал! – обрадовал Кудрин.
– Мотор можно завести, он трубой стреляет, – подал голос за огнестрельный исход Люфанов.
 – С нагана семь пуль всажу за пять секунд, а с ножом намаешься. То в кость, то в артерию – свистанет, обольет с ног до головы! – обвел товарищей взглядом. – После первого удара ручка вся в крови – не удержишь. – Палачи даже слегка побледнели при последнем откровении Кудрина.
 – А? – толкнул Ермаков коменданта.
 – Н-на! – прокричал тот. – Нужна будет похоронная команда – у тебя народ готов?!
 – Можешь считать – готов.
Юровский выругался: белые войдут не сегодня-завтра – не испугалась бы дружина! Если поймают причастного по этому делу, каждую косточку в тебе изломают и голову оттяпают тупым топором.
 – Не заминжуются! – заверил Ермаков. – Не такого десятка ребята! – и тут же:  – А стрелять все ж таки легче! Чур, я – самого!
Опять заспорили: кому бить царя, кому царицу.
 – Посмотрим! – не нравился Юровскому настрой команды ликвидаторов – разлюли малина! Здесь нужна дисциплина, чтоб каждый знал свое, чтоб четко и без разговоров!
 – А вот еще, – заинтересовался Кудрин, – у них драгоценности там, перстни – их-то как…
 – Хватит болтать! – рявкнул Яков Михайлович. – Чтобы не слышал от вас! – и, дождавшись должного внимания, смягчился. – Будем стрелять. Каждый бьет своего, как договорились.
Все встали, поправили ремни.
 – Надо собрать наганы, чтоб у каждого – по паре. Их одиннадцать. Значит, и нас должно быть не меньше. Чтобы: хлоп – и вверх ногами! И не рассусоливать! – строгий тон командира заставил подтянуться. – На дело являться трезвыми! – прикрикнул на Ермакова. – Чтоб не дрожали руки в нужный момент! Ясно?
 – Вроде бы ясно, – отозвался обычным своим тоном Кудрин.
 – Не «вроде бы»! – гаркнул Юровский, – А как я сказал! Никакой самодеятельности! Ясно?!
На это ответили уже более стройно... Да, невеселый предстоял им вечерок. Поначалу время тянулось нудно. И все будто жила какая в тебе беспокоится – хочется потянуться руками и ногами. Так бы, кажется, и выскочил из себя самого. Играли в шашки. Сначала Кудрин выигрывал без помех – тюремная практика. Но Никулин, парень ушлый – все хватал на лету, освоил «таран», «кол» и уже заставлял чекиста задуматься.
Однако и шашки надоели. Подались в дом Попова, напротив, «придавить клопа». Кудрин, прошедший огни и воды, никак не мог заснуть. Вроде навалится дрема, и оглохнут уши к звукам, и уж поплыл в страну мрака – будто током тебя дернет: «Сегодня! Таню Романову!» – и судорога в животе, и сна ни в одном глазу. А Никулин хоть бы хны! Дыхание глубокое, ровное. Не всхрапнет, сволочь. Какие ребята идут на смену. С чугунными нервами. Такие убьют и не перекрестятся.
Наконец как в яму провалился. И, уж засыпая, слышал шепот: «Бери Марию, она самая красивая!». На этом и уснул. Однако выспаться не дали! Охрана получила жалование и перепилась. Устроили дебош. Кудрин вскочил, дал одному в рыло и вытолкал вон. Сон слетел окончательно.
Позвали на обед. Суп с мясом, фрикаделька с картофельным пюре и оладьи к чаю. Значит, то же самое съел и гражданин Романов. Но успеет ли переварить свою фрикадельку... После обеда на перекуре подошел Медведев (однофамилец), спросил, правда ли…
 – Иди к Юровскому, – строго оборвал, – задай этот вопрос ему и скажи, что я на него тебе ответа не дал!
Медведев стал извиняться, Кудрин отмахнулся, подался досыпать.
На этот раз сон явился как-то вдруг, будто окунулся в черную ночь – ни сновидений, ни побудок. Проснулся с ощущением позднего утра. Выспался прекрасно. И паническая мысль: «Опоздал!». Вскочил – никого… Что такое? Бьет в окно румяное солнце. Неужели кончено?! Да как же?! Почему не разбудили-то? С сильно застучавшим сердцем выскочил на улицу.
На проходной не пускают. Требуют пароль. «Неужели, правда?!». Даже слеза обиды подкатилась. «Да как же? Целую ночь!»
 – Какой пароль?! – попытался взять нахрапом. – Я – правая рука Юровского!
Часовой передернул затвор. Пришлось отступить. В соборе редко, напевно зазвонил колокол. Вечер или утро?! Далеко на улице кричат: «Лудить, паять, кастрюли, ведра чиним!»...
«Неужели и вправду опоздал?!» – даже пот прошиб. Жалеть или радоваться, что не явился на расстрел? «Да нет! Разбудили бы!». Его трясло от мысли, что его самого могут расстрелять за уклонение от выполнения приказа вышестоящего начальства. Полез за кисетом…
 – Ты что? Никулин! Гришка! – обрадовался он подошедшему, по выражению лица которого было ясно, что ничего не случилось.
 – Вон, пароль требует…
 – А! «Трубочист», – сказал Гришка в полный голос. – Айда, там твоя играет! – И, выплюнув в лицо часовому «трубочиста», прошли на территорию, в ДОН (дом особого назначения).
Из комнаты коменданта широким, неудержимым половодьем – звуки рояля. Вообще-то Кудрин не любил такую музыку, больше забирали плясовые, под гармошку.
За роялем Мария. Но как же? Его же Татьяна. Это же ведь во сне кто-то предложил Машку. А откуда это знает Никулин? Мария, странно прямо сидя на табурете, порхала пальцами туда и сюда – и лилась мелодия. Тоскливая и светлая. Будто дорога… трудная, грязная, все в гору, в гору – и вдруг открывается долина! Вся залита солнечным светом, и родимый домик у реки. И собачка выбежала встретить, дрожит от радости. И старая мать…
– Гляньте! Плачет! – закричал дурным голосом Гришка.
Кудрин по-собачьи оскалился, хотел обложить пацана матом, да неудобно перед царской дочкой. А она так и полыхнула счастливым взглядом, бедная. Вышел, спустился во двор, долго бродил по садику. А лето-то вызрело: на ранетке обозначились яблочки. Скоро побелеют, а там и краснеть начнут. А когда закрывал глаза – опять и опять играла цесаревна Мария. Которую суждено… И даже закаленное в революционных делах сердце говорило, что это нехорошо. Не Бог ли упрекнул сном? Не хотел ли удержать от участия в паскудном поступке...
Но вместе с тем шевельнулось в душе и какое-то новое самодовольство: «Моя!». Ведь никогда, ни при каких обстоятельствах не получить бы ему такую. А теперь она – его! Абсолютно его! И будто крылья вырастали за спиной, и чувствовал себя каким-то другим, несокрушимо могучим! По крайней мере, частью сильного, непобедимого. «Я для нее – бог! Царская дочка – и моя!» И такой восторг из души – будто чин генерала получил. Вот вам и «Кудрина Сопля!». Ведь по всей стране не было невесты желанней этой златовласой девушки, а Мишка Кудрин на законном основании ее сегодня прибьет... И это расплата за обиды! И уже торопил желанный час, когда разрядит в нее свой шпалер. И странно становилось, что колебался! Сейчас, наоборот, хотел бы задушить ее голыми руками... Сам не замечая, хохотал дурным смехом: гы-гы-гы! Будто напился вдрызг. Но вот задумался о чем-то, сел на деревянную лавочку меж двух березок. Положил ногу на ногу, согнулся к остро торчащему колену и даже, казалось, грыз свое колено, как собака.
После дождя похолодало. С Исети дул свежий ветерок. В небе беспорядочно летали, выкрикивая свои имена, стрижи. Все, как и всегда… но с востока идут офицерские полки добровольцев, а значит, надо как можно скорее делать то, на что решились.
Дом молчал. Не слышно рояля. На окнах железные решетки. Зачем их прибивали? Неужели боятся, что царь с царицей и неходящим сынком, выпрыгнут в окно, убегут к Войцеховскому? Заставь дурака молиться, он и лоб расшибет.
Между тем городской шум смолк. Пал час тишины. В воздухе мельтешили мушки. Ныли комары. Солнце скрылось за домами.
И опять принялся ходить вдоль забора по садику, чавкая сапогами на сыром месте. Из дома к калитке и обратно сновали красноармейцы – Медведев хлопнул себя по груди, показал большой палец. Значит, взяли в расстрельную команду. И куда лезет, дурак.
Смеркалось. Зелень темнела, а желто-белые цветы точно засветились сами собой. Низины дышали стужей. С прогретых солнцем полей веяло теплом, вкусным запахом хлеба.
Из дома выскочил Юровский. Посмотрел на закат, на часы.
– Ну что, маешься? – заговорил он как с малышом. – В тире стрелял? Щелк – и приз! И твой долг перед революцией исполнен. И имя вписано в историю золотыми буквами!
– Скорей бы уж. А то…
– Не спеши, коза, – все волки твои будут! – Но и сам-то железный Юровский подрастерял бычью уверенность, осунулся, взгляд бегает. – Ничего, – прошептал сипло. – Встанешь против своей Марии… Я первый – и вы не робейте! Наган в порядке?
 – У меня кольт.
– Вот и хорошо, вот и хорошо, – как бычка, оглаживал по спине...
И когда ушел обратно в ДОН – будто кто засмеялся над ухом: комендант-то тоже про Марию! А ведь раньше сам назвал Татьяну! Что это? Нечистый правит в этом доме?
Постепенно стемнело до того, что листья сливались в черную массу. А облачка на небе еще серебристо-белые. Птицы молчат. Принялись стрекотать, точить свои ножички кузнечики.
Окликнули из золотого проема двери!
Повалили из дома люди. Юровский собрал команду, повел в комнату на первом этаже. Кабанов и Медведев улыбаются. Как позже выяснилось, взяли их по необходимости: двое латышей отказались стрелять в царя. Юровский об этом никому не сказал, чтоб не сеять сомнений в правоте революционной необходимости. Вошли в комнату. Чистенькая. С недавно наклеенными обоями. Пахнет пустотой и кладовкой. Постояли всей командой у стены. Вынимали оружие, направляли на противоположную стену.
 – Ну вот! А ты, Машка, боялася!
Кудрин вздрогнул, обернулся на Никулина. Рожа лоснится довольством. Да ведь и у самого-то на душе полегчало! Будто сделали полдела. Медведев тянет револьвер из кармана – зацепился курком – все уж закончили, а он дергает, не может вытащить. С такими боевиками и петуха не убьешь.
Опять разошлись. Ждали какого-то сигнала. И Ермаков, сволочь, где-то провалился с грузовым аппаратом. Дело срывалось. Наверно, начальство передумало. Повезет царя в Москву. Чтоб когда окружат со всех сторон – выдвинуть ультиматум: «Давайте коридор – или расстреляем семью». А не так-то и глупо. И опять отлегло от сердца. Повеселела компания. Свет в царских комнатах погас. Легли их величества спать.
 – Что, Грихан, – толкнул подручного, – по домам!
Тот посмотрел удивленно.
 – Стреляем, – заверил. – Сегодня.
 – А куда их денешь?! – рванулся из души задиристый вопрос.
 – В погреб, – и зубом цвиркнул. «Поужинал, подлец. Не боится ничего».
Но вот уж и стемнело. Кассиопея высветилась всеми звездами. И Большая Медведица. Летом ночи, конечно, не так темны, как осенью. Но… если уж делать, так пора бы!
Наконец-то, после полуночи, заурчал мотор, явился Люфанов с Ермаком. Оба крепко под градусом. Такое дело, а они… И начальство молчит. Уж издергались все. Думали: вот начнется! Но нет. Тянут...
Сели за шашки.
Прибежал Голощекин – и сразу орать! Почему до сих пор ничего не готово? То есть, почему не убита царская семья. Что ж… раз надо... И опять судороги и нервная зевота. Встанешь на ногу, а она под тобой так и прыгает.
Команда собралась в саду.
Ночь. Только красные огоньки папирос да бледные пятна лиц. Медведев принялся выхватывать и вскидывать револьвер – прогнали куда подальше. В окнах дома опять зажегся свет. Кудрин слышал, как у кого-то в темноте стучат зубы. Все волнуются, всех ломает…
Толкнули в плечо:
 – Давай! – он и не понял сначала. Оказалось, принесли водку. Завел стеклянное горлышко в рот – и заплясало на зубах. Обычно шла плохо, а теперь сделал три больших глотка и не поперхнулся. Закусили хлебом. В голову мягко стукнуло, разбежалось кипятком по жилам, стало весело и спокойно. Давно бы так!
– Ну что они?! – и сам удивился твердому тону своего голоса.
– Зубы чистят! – засмеялся Никулин.
– Пуль-пуль ваш цар, – сказал латыш, закинул голову, и освещенная косым светом из окна перевернутая бутылка воссияла как памятник уходящей династии. После, правда, решили, что латыш сказал не «ваш», а «вайс» – что означало «белый» царь.
И опять протягивают, по второму заходу:
– Дерни для храбрости!
– А я не из трусливых!
Не успели закурить – зовут! Пора вести царей в подвал! И все-таки, будто задохнулся каждый, что-то замерло, затрепетало под ложечкой, перестало биться... Но миновала минутка, застучало шибче прежнего красное сердце! И пришла невесомая легкость и ловкость движений. Пора! Ноги как пушинку вознесли вверх по лестнице. Там семья уже в сборе. Царь взглянул внимательно. Что-то сказал.
– Да-да, вниз! – ответил Юровский. – Здесь опасно.
Кудрин смотрел на сестер: которая из них? Не перепутать бы. Да вот она, русская красавица. Подняла голову навстречу – взгляд такой ясный, приветливый... Резко отвернулся и пожалел, что выбрал ее. «Зажмурюсь и порешу», – успокоил себя.
– Пошли! – приказал Юровский, и застучали подошвы по ступеням мимо чучела медведя. Вышли под звезды. И слышно, как вздохнула семья. Меньшая что-то сказала Марии – засмеялась глубоким грудным голосом. В последний раз в жизни. Видно, как Настя сорвала белый цветок и он проплыл ночной бабочкой и сел на голову веселой княжны.
Восток начинал алеть. Оттуда доносился гром…
Вошли в комнату. Арестованных поставили у стены. Царь держал на руках больного сына. Какую-то минуту все молчали. Опять тянули.
 – Это здесь и сесть не на что, – выставила нижнюю губку царица.
Кудрин уж думал: вот Юровский выстрелит. Ведь уже все готово! И царица выпала ему! Но тот сказал: «Да». И услужливая тень Гришка Никулин тут же выскочил из комнаты. Остальные бестолково толклись на месте. Кудрин потащил было тяжелый кольт из-за пояса – не решился. Надо вместе.
Похоже, что Гришка убежал и больше не вернется.
Царь внимательно посмотрел на Кабанова. Кабанов несколько раз кивнул в ответ. Улыбка фальшивая, ехидная. Но царь ничего, не обиделся.
Гремя стульями, ввалился Никулин. Принес два. На один царь посадил больного сына. Другой заняла царица. С недовольным лицом оправила платье. Взглянула на солдат. В последний раз капризничает. Латыши стали чуть позади, шахматным порядком. Кудрин чувствовал, что сосед наелся чесноку и, конечно, тоже выпил. «Не отстрелил бы мне ухо…». Тот коротко подмигнул, отвернулся и стал смотреть мимо с таким видом, будто он здесь совсем посторонний и не имеет никакого отношения ни к арестованным, ни к палачам. Семья все еще ни о чем не подозревала. Им сказали, что возможен налет анархистов, и нужно переждать ночь в подвале. Настя что-то шепнула Татьяне – лицо той исполнилось света, но она нахмурилась и покачала головой.
Наследник, спускаясь, наверное, повредил ногу и теперь никак не мог найти удобного положения. И здесь же вертелась, становилась на задние лапки, как бы отдавая честь, собачка. Гришка наклонился, чтобы сделать ей «козу» – за спиной у него крепко зажат револьвер. Кажется, только старшая Ольга что-то почувствовала, взгляд тревожно перебегал с одного на другого, оборачивалась на всякий звук.
Наконец, Юровский заговорил своим тяжелым голосом. Кудрин повернулся боком, высвободил и отвел пистолет. Другие тоже зашевелились. Лицо государя дрогнуло, глаза засверкали. Он что-то спросил – Юровский брызнул в ответ огнем и громом!
И обрушилось, и загрохотало слева и справа! Гришка, выбросив руку, ударил прямо в мраморный лоб Алексея!
Анастасию ранило под грудь – тряся плечами, как в цыганской пляске, оседала, оседала. Где-то рядом чудился хохот. И уже валились, только Мария привидением стояла меж ними – и Кудрин тоже разрядил кольт. Выстрелы в закрытом помещении гремели оглушительно. Плыл дым, застилая комнату серой пеленой. Было видно, как девочки еще ломались под ударами пуль – продолжался жуткий танец с фонтанами крови, смертная пляска. Они сгибались, корчились, подпрыгивали, падали и замирали.
 – Стой! Поднять оружие! – крикнул Юровский.
Стрельба прекратилась.
Мария, белая, неподвижная и прекрасная, как древнегреческая статуя, лежала в черной луже на полу. Кто-то еще шевелился, их с хрустом кололи штыками. Кудрин вышел на улицу. Первое, что бросилось в глаза – Медведев. Согнувшись до земли, с утробным рыком, икая и пуская слюни, освобождался. Кажется, он ни разу и не выстрелил (позднее многие, желая получить персональную пенсию, рвали на себе рубахи, уверяли, что именно они убили Николая.)
Работал двигатель, подносило сладким нефтяным дымом.
Из тьмы выступил Шая.
– Что?! – схватил за руку. – Как? Да?
Кудрин не ответил. Ему тоже подкатило, перекрыло глотку – и толчками пошло! Шая Исаевич оказался не брезглив, хлопал по спине и негромко хохотал:
– Все? Конец? Собакам собачья смерть?
– Ага, – утробно выдохнул чекист. Набрал воздух, высморкался.
Мимо пробежал какой-то человек, запутался в кустах.
– Что это? – оглянулся Голощекин и тут же опять схватил за руку. – Все кончено? Убиты?! Да? Вы свидетельствуете?!
– Ага, – с содроганьем отфыркивался Кудрин. Трясло как с перепоя.
– Я ходил по улице, слушал. Громко стреляли! – по интонации получалось, что самое важное в операции – ходить вокруг дома и слушать. А расстрельная команда выполнила приказ плохо: демаскировались! Утратили товарищи бдительность, не соблюли конспирацию.
И оба замерли от ужаса – в доме кто-то зарыдал… надрывно, с всхлипами. Выл.
– Это собака, – выругался товарищ Шая-Филипп. – Собака!
Только собаки и оплакали в ту ночь августейшую семью и русскую династию. 

 Николай ШАДРИН.
 28 августа 2010 года.

Поделитесь с друзьями:

Оставить комментарий

Имя *
Фамилия *
Электронная почта *
Текст комментария
Введите капчу *
Действие

Последние новости Курск

20/11/2021 На Театральной площади Курска начали сооружать каток
На Театральной площади начались работы по сооружению катка.

20/11/2021 В Курске проходит форум «Цех»
Он продлится два дня – 20 и 21 ноября. В связи с эпидемиологической обстановкой форум пройдет онлайн.

20/11/2021 В Курске прошел I региональный онлайн-форум «Особое детство. Помогаем вместе»
Мероприятие приурочили к Всероссийскому Дню правовой помощи детям, который в этом году отметили 19 ноября.

20/11/2021 Коронавирус унес жизни еще шести курян
Еще шесть курян скончались от последствий коронавируса. Такие данные на 20 ноября приводит оперштаб.

20/11/2021 За сутки в Курске ковид выявили у 214 человек
В Курской области по результатам ПЦР-тестирования коронавирус подтвердился у 345 человек, из них в столице региона – 214 случаев.

20/11/2021 На «Большой перемене» награды завоевали четверо курских студентов
В Нижнем Новгороде завершается «Большая перемена» для студентов 2-4 курсов колледжей и техникумов. Сразу четыре представителя нашей области завоевали награды.

20/11/2021 В курскую ОКБ закупят оборудование на 100 млн рублей
100 млн рублей потратят на покупку двух высокотехнологичных аппаратов для курской областной клинической больницы. Сообщение об этом появилось в официальном телеграм-канале правительства РФ.

20/11/2021 В Курске 20 ноября порывы ветра могут достигать 22 м/с
ГУ МЧС по Курской области предупреждает горожан о неблагоприятных погодных условиях. Сегодня в областном центре порывы ветра увеличатся и могут достигать 22 мс.

20/11/2021 В Курске пройдет урок этикета
Сегодня, 20 ноября, в Курском литературном музее пройдет тренинг «Этикет в системе ценностей». Проводит занятия научный сотрудник Людмила Сахарова.

19/11/2021 Курские студенты успевают присоединиться к экоквесту «Разделяй с нами»
Всероссийский студенческий экологический квест «Разделяй с нами» среди высших учебных заведений стартовал 25 октября и продлится до 25 февраля 2022 года.